Прошло несколько мучительных ударов сердца, прежде чем я поняла, что именно вижу. Не в силах поверить органам зрения, села на кафельный пол ванной. Совершенно не чувствуя холода. И не думая, что сейчас сидеть так крайне вредно.
Невозможно. Ошибка, чудовищная ошибка… Я не могу… не может быть! Так неправильно!
Как это возможно?! Нет, нет, отказываюсь верить. Немыслимо. И в наркотическом кошмаре не могло бы произойти, ведь это же…
Бред.
Как холодно. Холодом несёт от кафельных стен, пола, от кранов горячей воды. Холодом разит от меня самой.
Ну почему именно я, почему?! По какому признаку? О да, я могу быть безжалостным воином, бесстрашным Хранителем Принцессы (и – заодно - мира в Галактике), могу сочетать в себе несочетаемые, противоположные признаки, могу быть множеством разных людей и даже самой собой. Но такое – не для меня. Я не смогу. Да и не хочу, в конце-то концов!!!
Не хочу… Ведь правда же, не хочу?
Почему? Почему так? Почему?! Милая моя, как холодно. Без тебя ужасно холодно. А теперь… о нет, нет, нет. Ни за что.
В дверь ванной постучали.
- Харука-папа, - прорвался в холодный кокон весёлый детский голос, - ты тут? Мичиру-мама хотела с тобой поговорить!
- Хорошо, Хотару-тян. – Голос самую чуточку более хриплый, чем положено. - Сейчас иду.
Вот только приберусь немного.
II
В раскрытое окно золотистой гостиной влетает приятный ветерок, колышущий зеленоватые, как морские водоросли, волосы девушки, стоящей на табурете у раскрытого окна. В руках у девушки мокрая тряпка и прозрачный синий пульверизатор. Лицо отражается в стекле распахнутых створок. А ещё в стекле виднеется слабое отражение молодого худощавого блондина, стоящего в дверях как раз за спиной девушки.
Пахнет теплом и едва-едва начинающейся осенью. Резкий сладковатый запах средства для мытья окон выносится ветром.
- О, Харука. – Девушка обернулась, чуть улыбаясь. – Что ты столько времени делаешь в ванной?
- Изучаю состояние кафеля. – Парень прислонился к косяку. Тёмные глаза прищурены, бледные губы чуть дёрнулись. – По-моему, надо его менять, видеть эту розовую плитку не могу.
- А какую можешь? – Она вновь улыбнулась, нефритовая прядка прилипла к губам. Нетерпеливый взмах точёной головки – и недлинные волнистые волосы вновь разметались по плечам.
- Пожалуй, бирюзовый сойдёт, - медленно произнёс юноша, не сводя глаз с девушки на табурете. – И зелёный тоже.
- Ремонт – дело мужское. – Красавица отвернулась, бездонные глаза цвета морской волны чуть сузились. Пульверизатор в руке ожил, на оконное стекло выплеснулась приличная порция.
- А стало быть – моё, - резюмировал блондин. – Тебе помочь?
- Нет, спасибо. – Улыбка отразилась во влажном стекле. Тонкие пальцы направляют тряпку, мокрая поверхность мелодично взвизгивает. – Ты же знаешь, для меня это – отдых.
- Ага. – Парень уселся в золотистое кресло – аккурат позади окна. И девушки. – А для нормальных людей отдых от этих же домашних забот – твоё творчество.
- От которого я больше всего люблю отдыхать таким образом. – Она продолжила протирать окно. Он задумчиво взглянул на пока ещё зелёный и цветущий сад снаружи.
Ветром в гостиную заносится щебет неведомых птиц, шум деревьев, детский смех. И далёкий запах моря.
- Харука, - неожиданно начала девушка, не поворачиваясь, - как думаешь, может, пора завести ребёнка?
Блондин с секунду размышлял. Так и не продемонстрировав, как расценивает сие замечание, хмыкнул:
- По-моему, нам Хотару по самые жезлы хватает. Или ты не считаешь её… - Он вдруг сощурился, скулы заметно обострились.
- Нет-нет, - поспешно отозвалась собеседница, видимо, заметившая отражение в стекле, - Хотару мне как родная… - она запнулась, - племянница, что ли.
- А мне – как младшая сестрёнка, - без улыбки ответствовал юноша.
- Я другое имела в виду. – Пульверизатор вернулся на подоконник составить компанию старой газете, сухой тряпке и щётке для мытья стёкол. – Я говорю о нашем ребёнке. Твоём или моём.
- Ты ещё скажи – Сетсуны, - фыркнул парень. – Вот уж кто лучше всего подходит на роль роженицы!
Стоящая вполоборота девушка прищурилась.
- Ты напрасно смеёшься. Я серьёзно.
- Считаешь, Хотару не хватает братика? – Неприкрытая ухмылка. – А нашей второй домохозяйке – мокрых пелёнок? Потому как заниматься им некому – ты гастролируешь, я на соревнованиях.
- Харука, ты не любишь детей? – Брови забывшей о тряпке и окне девушки сошлись у переносицы.
- Люблю. Одного-двух. – Молодой человек невозмутимо потянулся.
- Кого именно?
- Это так важно?
- Именно что важно! Ты никогда ничего не говоришь толком, всё вокруг да около. Харука!
- Что, Мичиру? Ладно уж. По-твоему, Усаги и Хотару – не дети?
Она попыталась было насупиться, но против воли в уголках губ шевельнулись, осветив лицо, крохотные смешинки:
- Харука, ты надо мной смеёшься!
- И ничуть. – Парень закинул ноги на подлокотник кресла, давая понять, что тема исчерпана.
III
По случаю августовской духотищи окно спальни распахнуто настежь. Темнота проникла в каждый угол дома, сквозняк теребит занавески. Лунные блики выхватили твоё лицо, и воздух играет прядями, словно волны – нитями водорослей.
Ты такая красивая, Мичиру. Особенно в лунном свете. Впрочем, в этом свете всякий становится лучше, ведь темнота скрывает изъяны, словно вода заполняя всё. А серебристый свет выхватывает только лучшее. Он не обманчив, нет. Но если Солнце безжалостно высвечивает всё, то Луна милосердна. Она позволяет скрыть то, чего мы стыдимся или опасаемся.
Ты прекрасна. Я не могу тебя потерять. Слишком привык к тому, что ты всегда рядом. Слишком сильно хочу, чтобы так было и впредь.
Осторожно провожу пальцами по твоей щеке. Родная, как же тебе сказать? Ты не сможешь этого понять, если и я не понимаю. Нет, я не хочу причинять тебе боли. Я слишком тебя люблю.
Ты очень сильная, однако такое не вынести даже тебе. Вода сворачивает горы, но этот жар испарит целый океан.
Между нами не должно встать ещё одной преграды. Я этого не допущу.
Ночной ветер колышет занавески. Твои волосы пахнут тёплым бризом.
IV
- Сетсуна-мама, а можно мне братика?
Темноволосая женщина в голубом переднике улыбнулась, поливая маслом сковородку:
- Хотару-тян, с чего тебе вдруг захотелось стать сестрой?
- Ну, - стоящая в дверях кухни черноволосая девочка важно заложила руки за спину, - я бы за ним ухаживала, песенки пела, играла, коляску катала…
Гранатовые губы женщины дёрнулись.
- Хотару-тян, - начала она, - дети, особенно маленькие, много кричат. А спят ещё больше. От них нельзя отходить ни на шаг, следить, воспитывать. Это всё очень непросто. Особенно воспитывать.
- Мы бы воспитывали. - Девочка тряхнула короткими волосами. - Я, Харука-папа и Мичиру-мама.
- Что, втроём?! – Женщина впервые прямо взглянула на девочку. – Э нет, я вам троим ребёнка не доверю. Тем более Харуке. Она в детях понимает меньше, чем Мичиру в готовке.
- Почему? – подняла брови девочка. – Я бы им помогала. Я же умею, Сетсуна-мама! Ты просто объясни, а я всё сделаю!
- Знаю, - пробурчала женщина. – А откуда, по-твоему, взялся бы братик? – рассеяно вопросила она, возвращаясь к сковородке.
- Это уже к Харуке-папе. И Мичиру-маме, - беззаботно ответил ребёнок.
V
Сегодня приходила Усаги-тян. Она теперь часто заглядывает. Хотару страшно её любит, я даже ревную иногда. Их обеих. Усаги постоянно с ней возится, что-то рассказывает, попутно поглощая сладости в совершенно немыслимых количествах. Но вообще у нас дома ведёт себя очень тихо. Думаю, если бы у Мамору были родственники, в их присутствии она была бы такой же. Но чего нет, того нет, и хотя с Мамо-тяном она мгновенно становится вежливой и незаметной японской девочкой, я всё равно не понимаю, как он выдерживает. Если уж я давно устала.
Правда, сегодня она была совсем смирной. Скорее даже грустной. Смотрела в одну точку, машинально кивая на болтовню Хотару. А обычно слушает раскрыв уши – когда Хотару-тян начинает фантазировать, даже я увлекаюсь. Воображение невероятное. Но нынче вечером голову с оданго наполняли какие-то непонятные мысли. И Мичиру, пока Сетсуна запрягала меня точить ножи, успела выведать, в чём дело.
Всем известен смысл жизни настоящей японской женщины: семья. Усаги ещё не женщина, но эти типично японские настроения успели пропитать её насквозь. Впрочем, помнится, тогда, на Луне времён Серебряного Тысячелетия, когда до современного homo sapiens (а до японцев – и подавно) дело ещё не дошло, она уже помышляла лишь о том, как станет женой Эндимиона. Не Новой Королевой, не Владычицей Лунного Королевства, а всего-навсего женой. Обычной женщиной, обретшей простое человеческое счастье. А сейчас, хотя всё закончилось больше года назад, единственная её мечта по-прежнему недоступна, как если бы мы всё ещё продолжали воевать. И ведь Мамору никуда не уезжал, весь год провёл с ней. Насколько я понял из того, что удалось вытрясти из Мичиру, Усаги просто устала. Она хочет какой-то определённости. А Мамору не говорит о свадьбе, хотя она неуклонно уводит разговор в соответствующие области. Вчера он сказал, что она должна для начала сдать экзамены. Значит – ещё восемь месяцев. Хотелось бы знать, это испытание на верность или он действительно ничего не понимает? Надо будет поговорить как-нибудь. Когда наконец утрясу всё, что надо утрясти.
Я погорячилась, сказав, что всё закончилось. Конечно, Хаос изгнан, сильнейший воин Галактики исцелён, певуны (о счастье!) улетели реанимировать родную планету, мы возродились. Тем не менее драться то и дело приходится. По временам в городе случаются мелкие происшествия, настолько незаметные, что мы и не узнали бы ничего, если б не Ами. Она регулярно просматривает новости везде, где сможет, и всё необычное немедленно становится достоянием нашего сейлорского синклита. Помогает ей, кто бы мог подумать, Минако, неисправимая теле-маньячка. В основном они отыскивают сообщения о странных тенях, людях, происшествиях типа потери памяти средь бела дня и прочем, что обычно является главной темой псевдонаучно-фантастических телепередач. Добро бы люди пропадали, или, там, объявился особо жестокий маньяк – ну, что-то хоть чуточку серьёзное. Но эти новые противники (если они вообще новые, как выдала недавно Ами) всё как-то по мелочи действуют. Лучшая ученица Японии предполагает, что они не организованы. По её словам, это случайные всплески тёмной энергии людей, преобразующиеся в слабых, но вредных демонов.
Ну что ж, любое действие вызывает противодействие. Пока мы не лишимся сил сенши, будут валиться новые враги. Честно скажу, я не против. К тому же удалось уговорить девчонок по возможности не вмешиваться. В конце концов, последний год школы, надо вообще и обустройством дальнейшей жизни заняться. А у нас одна забота, и та маленькая и незаметная, пока не начнёт пророчествовать. Усаги брыкалась-брыкалась, но в итоге Ами сумела её усмирить.
В общем, девочки мирно учатся, а мы развлечения ради раз в месяц общаемся с Ами и узнаём, что где не так. Она всегда успевает раздобыть какую-никакую информацию, так что зачастую остаётся только ехать на место и недолго ждать. Правда, иногда какие-нибудь пакости появляются на пути девушек без предупреждения нашей умницы, но в этих случаях, надо отдать им должное, всё свершается быстро и методично. Может, они и станут настоящими воинами. Со временем.
Но лучше бы всё же никогда.
VI
Помню, однажды в средней школе всех девочек погнали на какую-то бредовую лекцию. Чего-то о предназначении женщины, о необходимости создания семейного очага, о важности семьи как основной ячейки общества и всё в таком духе. Было бы интересно, если б докладывал не тот пожилой лысоватый господин, заламывавший руки чересчур эффектно и верещавший слишком страстно. К тому же сей фрукт всё время бросал на самых фигуристых учениц такие взоры, что девицы приобретали цвет солнца на отечественном флаге. Правда, пару раз встретившись с моим оценивающим взглядом, господин лектор начал запинаться, а лицо почему-то решило посоревноваться со светофором в цветовой гамме.
Тем не менее из путаной и густо приправленной излишними эмоциями речи выловить кое-что удалось. В частности, что необходимых родительских качеств у меня нет. Я нетерпелива, слишком порывиста, мало ценю жизнь и не особо хорошо отношусь к людям, тем более – к посторонним. Тот факт, что я очень люблю Хотару, ничего не меняет. Я не больно-то участвую в воспитательном процессе, роль любящей мамули исполняет Мичиру. Сетсуна же больше походит на строгую бабушку. Страж Врат Времени не особенно нежничает с бывшей Мессией – в частности, настаивает на строгом соблюдении режима. Единственный режим, которого придерживаюсь я – регулярные визиты в автосервис и расписание тренировок. Это естественнее и нужнее, чем сон с десяти до восьми. Любой ритм жизнедеятельности для меня – страшная нагрузка, даже Мичиру не может призвать мой организм к порядку, а ведь как силилась.
У меня не может быть детей. Я просто не смогу их вырастить как следует.
Так что их и не будет.
VII
Нырнув в тёплый, уютный дом, я вздохнула. Картинка неутешительная. В прихожей кроссовки, а на вешалке красуется многокарманная спортивная куртка цвета песка. Совершенно сухая.
Чего и следовало ожидать.
Я немедленно скинула сырые туфли, влажная сумочка отправилась на тумбочку под вешалкой, зелёный шарфик и плащ, промокший до карманов, пристроились рядом с песочной курткой.
На кухне обнаружилась чародействующая у плиты Сетсуна. Впрочем, чародейство только началось, в противном случае на запах, источаемый кухней, давно прилетела бы Хотару. Или Усаги. Или Мако, но исключительно ради ознакомления с методами кулинарного соперника. На мой вопрос Мейо ответила на грани приличия, и пришлось поспешно удалиться. Страж Врат Времени – не Юпитер, от кухонных священнодействий её отвлекать небезопасно.
Как и ожидалось, Сетсуна слышала, как ты уходила, но не знает о твоём давнем возвращении. Очень давнем, дождь идёт с середины дня. Родная, это второй раз за неделю. Ты что, думала, я не замечу? Ладно Сетсуна, за Хотару следить куда сложней, неудивительно, что твои проблемы остаются без внимания. Но уж я-то давно начала кое-что подмечать. Можешь не беспокоиться, я даже догадалась, в чём дело. Вот только…
Почему же ты до сих пор молчишь? Раз всё настолько серьёзно? Почему ты считаешь нужным скрывать такие вещи даже от меня? Что такое могло случиться?
Ну хватит. Сейчас всё выяснится. Ты за дверью. Только я всё не решаюсь нажать на дверную ручку. Не хочу входить. Почему? Я же хочу знать, что происходит. Боюсь ли я? Но чего? Того, что мои подозрения оправдаются? Или что ты меня не поймёшь, а это всегда заканчивается взрывом? Или чего-то другого, худшего, чем я могу придумать? Или...
Распни меня Галаксия! В конце концов, я – воин или как?!
VIII
Ты сидишь на неразобранной постели. Лицом к окну, спиной ко мне. Неподвижная, холодная. Даже не вздрагиваешь, когда я вхожу. Только сейчас, когда ты безмолвно смотришь куда-то мимо окна, я понимаю, как была нужна тебе всё время. Воды всемирного Океана, это давно надо было сделать!
Когда подхожу - молчишь. Под моим внимательным, изучающим взглядом - неподвижна. И лишь когда пытаюсь присесть рядом - отодвигаешься. Неагрессивно, без демонстрации. Просто садишься чуть ближе к изголовью. Чуть дальше от меня. И всё – без единого лишнего жеста. Без слов.
Почему в комнате так холодно? Окна закрыты. Или я замёрзла под дождём?
- Харука. – Ты бледна, спокойна, словно перед финалом гонок. Закаменела, настоящая статуя. Лишь короткие золотистые волосы едва шевелятся, словно по комнате гуляет сквозняк.
По влажным после дождя плечам пробегают мурашки. Ты очень красива. Куда проще смотреть на тебя, чем придумывать, как начать разговор.
– Ты не была на тренировке. – Надо же как-то подступиться.
Тёмно-зелёные глаза по-прежнему сверлят неведомую точку золотистой стены.
- С чего ты взяла? – бросаешь ровно.
Ну, знаешь ли!..
- В это время ты не дома.
Молчишь с секунду.
- И что?
- Почему?
- А почему ты спрашиваешь?
Подруга, не перегибай палку. Понимаю, тебе нелегко, но и у меня есть пределы терпению.
Глубоко вздыхаю, прежде чем ответить очень корректно, как обычно разговариваю со своим пиар-менеджером, когда он пытается навязать очередную встречу с фанатами:
- Потому что ты – не чужая мне. Потому что не могу смотреть, как ты превращаешься в растение. Потому что хочу знать, что с тобой случилось.
Да, я хочу понять, что случилось. И как давно. Если ты, конечно, знаешь. Да что я, мы же всегда знаем, когда.
- Ничего, - обрезаешь тоном однородным, как дистиллированная вода.
- Лжёшь. – Сдерживаться всё труднее. Мало кто умеет так доводить до кипения, практически до испарения.
- Нет.
Лжёшь. Вот только зачем? Ведь это я, не Сетсуна, не Хотару и даже не Усаги. Я же всё про тебя знаю. А чего не знаю, о том догадываюсь.
- Харука. Не ври мне. Хотя бы мне!
- О чём ты?
- Харука, ты беременна.
Поднимаешь голову. На миг в желудке резко понижается температура, а сердце останавливается. Такого взгляда Нехелении я у тебя никогда не видела. Глаза Сетсуны, остановившей время, и то казались теплее.
Но всё длится лишь мгновение. Из зелёных радужек исчезает холод. На миг зажмуриваешься. Боги волн, почему никто до сих пор ничего не заметил?! И почему я поняла так поздно?
- Да, Мичиру, - шевелятся бледные губы. Взгляд вновь буравит стену. – У меня будет ребёнок.
IX
- У меня будет ребёнок.
Всё, я признала очевидное. Слишком долго тянула, всё чего-то ждала. И вот – дождалась. Дождалась, что пришлось сказать тебе.
Милая моя, ты ведь страшно сердишься, я знаю. По всей комнате ходят волны ярости. Я боюсь на тебя смотреть. Мне и так известно, как ты сейчас выглядишь. Сейчас ты - фурия, безжалостная, непрощающая Алекто, богиня мести. Синие глаза почернели от ненависти. Зелёные волосы топорщатся бешено шипящими змеями, и по всей комнате распространяется терпкий, режущий запах морской соли. Ты не убила меня до сих пор лишь потому, что не хочешь причинить вред маленькой жизни внутри меня. Наверное, через секунду развернёшься и уйдёшь из дома. Сразу, как только услышишь ответ.
Ответ на вопрос, о котором я даже думать не хочу.
Не молчи, любимая. Скажи хоть что-нибудь. Пожалуйста. Твоё молчание изводит сильнее грызущей совести, сильнее голода, усталости, беспомощности и даже сильнее того… живого… внутри.
- Как давно? – произносишь ты.
От неожиданности не понимаю вопроса. Я думала, ты спросишь…
- Как давно, Харука-тян?
От этого тёплого, домашнего обращения глаза начинают чесаться. Поворачиваю голову.
Ты вдвое бледнее обычного. Почти сливаешься с серым от дождя стеклом. Даже волосы словно бы как-то выцвели. Посерели в тон монохромному миру за окном. Только глаза… Глаза цвета моря кажутся огромными, как у Усаги.
Мичиру, как я могла? Зачем мне вообще понадобилось ждать и думать? Ведь решение могло быть только одним…
- Четыре недели.
- Когда ты узнала?
- Пять дней назад. – Опускаю голову.
И вот тут-то тебя прорывает.
- Харука, почему ты молчала? Почему не сказала раньше? Чего ты ждала? Что я обо всём догадаюсь? Ну так знай, я поняла ещё раньше, чем ты. Мы тогда чуть не разминулись в аэропорту, потому что ты проспала. Чего никогда не бывало. Но почему, почему ты всё это время…
Почему? Мичиру, ты же знаешь. Я ведь женщина самостоятельная, мне помощь нужна редко. И явно не в таких случаях.
Чувствую, принятое решение верно.
- Харука. – Садишься рядом, и тёплые руки обхватывают мою шею. – Скажи, мне, чего ты боишься? Почему молчала столько времени? В этом нет ничего плохого. Только хорошее. – Шёпот щекочет ухо. – Это же прекрасно, разве нет? Это же чудо. Я мечтала об этом всю жизнь. Понимаешь?
- П-правда? – выдавливаю я. – А я думал…
- … что я спрошу, кто отец? – Ты прижимаешься ко мне. – Скажи, а зачем мне это знать? Самое важное - теперь у нас будет ребёнок. Наш собственный. Твой и мой. И больше меня ничегошеньки не волнует.
- Но ведь… - снова протестую я.
- Ты думала, я сочту это изменой? – Ты улыбаешься где-то на краю видимости. – Ни в коем случае. Никогда. А если ты всё-таки жаждешь искупления – а я уверена, жаждешь, - считай, что эта маленькая жизнь, - ладонь прижимается к моему животу, и тепло проникает сквозь рубашку, - перевешивает все-все твои проступки. Все-все-все, Харука-тян.
Ты прижимаешься щекой к моей щеке, и по лицу бегут мурашки. В комнате постепенно проступают цвета. Стены и покрывало кровати обретают оттенок солнца, подушки вновь снежно белеют. К твоим волосам возвращается нефритовый оттенок. Кажется, даже дождь за окном обретает чуточку бирюзовое свечение.
- Пойдём обрадуем наших девушек. – И ты стаскиваешь меня с кровати.
X
- Ну вот, Хотару, - слабо улыбнулась темноволосая женщина в голубом переднике, - теперь у тебя будет братик.
Черноволосая девочка качнула головой, глядя на сидящего за кухонным столом блондина.
- Сестрёнка, - тихо произнесла она. – Такая же, как ты, Харука-папа.
На лице стоящей за спиной блондина девушки загорается улыбка. В глазах сверкнули солнечные зайчики, отразившиеся от невидимой водной глади. Тонкие руки обнимают парня за плечи.
- Слышишь, Харука? Мы назовём её в твою честь. А я… - девушка счастливо прижмурилась, - а я буду звать её Маленький Уран.
Юноша слабо ухмыльнулся. Девушка наклонилась, нефритовые волосы заслонили лицо парня.
Черноволосая девочка вздрогнула, глубокие фиолетовые глаза увеличились вдвое. Взгляд остановился на женщине в голубом переднике.
- Сетсуна-мама… - разнёсся по кухне чуть слышный шепоток.
Ни девушка, ни молодой человек не обратили внимания на слабый возглас. Женщина немедленно вышла в прихожую, крепко держа малышку за плечи.
- Что, Хотару? – выдохнула она, наклоняясь к девочке. – Что случилось?
Взглянув на плотно закрытую дверь в кухню, черноволосое существо чуть слышно выговорило:
- Этому ребёнку не суждено родиться.
XI
Несмотря на активную агитацию со стороны Мичиру, Харука не торопится обзаводиться детскими вещами. Она даже тренировки не прекратила, только ослабила существенно. Мичиру, возвращаясь с репетиций, не отходит от неё. Хотару пообещала, что никому не скажет ни о беременности Харуки, ни о видении. Почему? Во-первых, это дело Уран. Во-вторых, я надеюсь, что Хотару не так поняла явившееся. На вопросы она отвечает только: «Его не будет» в разных вариациях. Я не отпускаю её от себя. Сатурн не может контролировать свои провидческие способности, и в следующий раз всё может произойти при нежелательных свидетелях. То есть при Уране и Нептун.
Мне не дозволено видеть будущее. Это привилегия Сатурна. Я могу предугадывать лишь возможные варианты развития событий. Кое-что я знаю, но лишь то, в чём участвовала сама. Либо то, что доносят ветра времён, несущие отголоски событий. В этом мире и в этой форме мои способности к восприятию посланий времени сильно ограничены. Тем более когда дело касается мелочей вроде жизни нерожденного ребёнка.
Несмотря на попытки Хотару (и, кстати, Мичиру) выяснить, как Урану удалось забеременеть, Харука молчит, как каменная. Я вообще не спрашиваю. В конце концов, нас не касается. Кстати, со здоровьем у неё полный порядок. Никакого токсикоза, тошнот или головокружений. У госпожи гонщицы железный организм, я ею горжусь. Её не взяло даже несварение желудка, свалившее всех после рыбного супа, сваренного Хотару за те полчаса, что я отсутствовала на кухне. На вкус, кстати, суп удался. Пищеварению, правда, не помогло.
Гинеколог, к которому Мичиру отволокла Харуку чуть ли не связанную, заявил, что никаких отклонений в развитии плода не обнаружено. Советовал есть побольше фруктов и овощей. Хорошо, что диета спортсменов и не такое включает. Мичиру под моим руководством строгает фруктовые салаты, а Хотару не доверяется ничего более ответственного, чем нарезка огурцов. Всё пытаюсь дознаться, что такое попало в достопамятный суп, но, промучившись животом сутки (вдвое больше, чем мы с Мичиру), девочка поклялась, что больше никогда так не сделает. Не возражаю – как мать всегда знает, чьего ребёнка носит, так и настоящая хозяйка никогда не ошибётся, назвав причину удачи или неудачи в готовке. Макото, кстати, считает так же.
- Сетсуна-мама… - О Хронос безначальный, она умудряется застать врасплох даже меня. Чуть поворачиваюсь.
Фиолетовые глаза расширены, личико бледное, тонкие руки дрожат.
– Сетсуна-мама…
- Что, Хотару-тян? – Остриё ножа приподнимает оладью на сковородке. В самый раз.
- Принцесса… - Дёргаюсь слишком резко, пальцы встречаются с раскалённым металлическим бортиком. – Принцесса… Она в опасности.
XII
Крик застиг нас на дороге. Машина вильнула, я еле тормознула, а ты уже выхватываешь жезл. Я выпрыгиваю из авто – благословен открытый верх, а вослед несётся голос:
- Харука, не смей!
Ещё чего, Мичиру! Там кого-то убивают, а я должна сидеть на месте, пока ты будешь рисковать здоровьем, выясняя, что и как? Ну уж нет.
Влетаю в парк, расталкивая немногочисленных гуляющих. Вечерняя темнота, испещрённая, изуродованная светом фонарей, нетронута в гуще деревьев. Вот туда и нырнём. Мичиру - следом, нефритовые волосы полощет ветер. Пересечь аллейку - и туда, под кроны особо толстых лип… Это у фонтана? Тогда мы несёмся самой короткой дорогой, правда, попирающей некоторые правила парка, особенно запрет на хождение по газонам…
Визг повторяется. Не могу сдержать богохульства. Можно было догадаться сразу. По тембру.
- Сила Кристалла Нептуна!
Ага, Мичиру тоже сообразила, кто так нас радует. Присоединимся.
- Сила Кристалла Урана!
- Харука!
Побери чума этот сейлорский костюм. Ладно трико и перчатки, развевающийся матросский воротник тоже перетерплю, но кто бы знал, как мешает эта коротенькая юбочка в складочку! Зато полусапожки на толстом каблуке словно специально придуманы для бега по пересечённой местности.
Развевающая таким же матросским воротничком и синим бантом на груди Нептун, таки опередив меня, вылетает на песчаную площадку перед большущим фонтаном. Совсем ты расклеилась, Харука, дружище. Скоро перейдёшь на восьмидесятикилометровую езду.
Два небольших чертовидных демона удачно уронили в фонтан девушку со светлыми хвостами. Удачно потому, что спиной в воду. По скамейкам вокруг фонтана резво скачет некто в смокинге, маске и цилиндре, здоровенная трость охаживает ещё троих не менее активных «чёртиков». Да щас, откуда у демонов такая форма? Не иначе, какой-нибудь токсикоз, вот в глазах и прыгает неизве…
- Глубокое погружение!
И чего ты добилась, напарница? Только того, что в фонтане теперь вдвое больше воды. Демоны (чтоб меня разнесло, и впрямь с рогами и хвостами!) отпрыгнули. А Усаги-тян, между прочим, не умеет плавать.
Краем глаза вижу, что наш замаскированный фрачник удачно огрел по башке одного из чертенят (это нокаут, по-моему), но место контуженного быренько занял один из мучителей Принцессы. Второй же… о, не знал, что она умеет пинаться! Каблуком, да в горло, да так прицельно… По-моему, хвостатое блондинистое чудо сломало стервецу позвоночник. Если таковой вообще имелся.
- Сотрясение мира!
Мир действительно трясётся, только под моими ногами. Один из наседающих на Такседомаска, чуть развернувшись, рыкнул в лицо Нептун, и воительница, сбитая необычной звуковой волной, отлетает в мою сторону. Я не успеваю отпрыгнуть, атака уходит в небо, напарница врезается мне в грудь, и миг спустя мы барахтаемся на земле. То есть барахтаюсь я, а Нептун лежит на мне шестидесятикилограммовой гирей. Вылезши, вскидываю руку:
- Сотрясение мира!!
Новая атака успевает смести демона, что намылился было вцепиться в хвостатую защитницу мира и справедливости. До сих пор, кстати, не перевоплотившуюся. Мокрая Усаги встаёт в фонтане. Хвосты надо выжимать, зелёное платьице облепило стройную фигурку. Специфическое зрелище, правда, не лишённое определённых приятных деталей.
Подскочив к Такседомаску, развевающему плащом, попадаю одному из его демонов по рёбрам. Неизысканно, ногой с разворота. Нет, дерьмецо, они и впрямь живые, не то что те разномордые, нередко карикатурные монстры странных форм, к каким мы привыкли. Любопытно. Жаль, нет Ами. Анализы - дело её. А моё – рёбра крушить. Хотя этому экземпляру как-то плевать на сломанные кости (нет, точно сломанные и точно кости, этот звук я ни с чем не спутаю!). Верещащий чертёнок отступает, а миг спустя меня бьют в спину.
Ах ты падла! А в глаз за нападение со спины?!
«В глаз» случилось, судя по вою, но два других оглоеда уцепились за плащ Такседо. Ростом они со среднего японца, а значит – на голову меня ниже. Что, понятно, не добавляет им очков.
Усаги визжит. Вот глупенькая, ничего с твоим Мамо-тяном не случится, я тут не для красоты… Врезаюсь в чертей, оба разлетаются в стороны, Такседомаск успевает огреть одного палкой по животу. И кто-то опять вцепляется мне в спину, к тому же визжа, да сколько ж можно!! Падаю назад, пытаясь раздавить собой поганца. Обнявшись, мы с демоном катаемся по земле. Он пытается меня удушить, а я тщусь раздолбать эту рогатую башку о свой лоб или подворачивающиеся камушки.
- Глубокое…
Мичиру, да ты с ума сошла, я ж щас захлебнусь!..
- …погружение!
Нет, пронесло, демона смыло. Нептун на четвереньках. Похоже, звуковая волна, по временам испускаемая этими паршивцами, доконала её. Неужели музыкальный слух подводит?
Успеваю ударить того гада, что подобрался к ней ближе всех, тем не менее напарница встречается лицом с землёй. Перекат – она подсекает мне ноги – падаю. На неё.
- Уран… - шепчет Мичиру – её ни разу не смущает, что плиссированная юбочка задралась до последней стадии непристойности, а на ней лежу я, худощавая и мускулистая семидесятикилограммовая туша. – Харука-тян, не делай… Тебе опасно… может случиться… Нельзя… не надо. Не смей…
Сожрите меня живьём воины Галаксии!
Скатываюсь с Нептун. Не даю себе даже отряхнуться:
- Сотрясение мира!!!
Два ближних, Такседомаск чудом увернулся.
- Сотрясение мира!!!
А, лысые сенши, промазал!!! В таком разе я тебя голыми руками… нет, зубами до кучи… щас ты у меня…
- Крик… мёртвых.
Серый вихрь слетает с тёмных небес, на мгновение затмевается свет фонарей. Демон исчезает. Всё очень просто, если знаешь как. Усаги от неожиданности вспискивает, Такседо тяжело дышит.
- Мичиру… - Наклоняюсь над неподвижным воином Нептуна. – Мичиру!
- Харука… - Струйка крови на виске испачкала волосы цвета морской глубины. – Со мной всё… За себя волну… за девочку…
Бездонные глаза закрываются. Плутон опережает меня:
- Ничего страшного, Уран. Всего лишь нервы. – Лёгкий шлепок по щеке, Нептун дёргает головой. – Она просто вложила слишком много внутренней силы в атаки. Перенервничала. Бывает. Всё в порядке. Не волнуйся, всё будет хорошо.
Точно, Мичиру. Слышишь? Всё будет хорошо.
XIII
Всё будет хорошо. Это нужно закончить. Хватит. Я и так достаточно подминал всех под себя. Хватит. Из-за моего самолюбия могли пострадать невинные. Могла пострадать ты, родная.
Всё, что с нами связано, имеет второстепенное значение. Мы – лишь функции, введённые в уравнение всеобщей гармонии. Наши жизни не важны. Их можно и нужно принести в жертву ради цели куда более великой, чем можно представить. Если мы уклонимся, позволив самолюбию и страху взять верх, погибнет вся жизнь. Но если один раз найдём мужество пожертвовать собой, будут спасены миллиарды куда более достойных представителей нашего и не нашего вида. После того, что мы сделали, после всего, что хотели сделать, другого пути нет.
В конце концов, какое значение имеем мы? Человек ничтожно мал, а данные нам силы опасны в неразумных руках, как недавно выпал случай убедиться. Если мы погибнем – оставим светлую, хотя и грустную память. Но если предадим, предпочтём тёплое, живое существование чужим жизням, не будет ничего, кроме грязи и презрения. Выбор очень простой. Прожить ещё какое-то время ничтожеством – или умереть достойно, сражаясь до конца. Отказаться от кусочка любимой и вкусной жизни ради вечности. Отказаться от частички себя ради того, чтобы жили те, кого любишь. И те, кого не знаешь, но кто достоин жить не меньше, чем любимые. А то и больше.
Выбор очень простой, родная. Ты – или я.
Но ты ведь уже знаешь, что я выберу?
XIV
- Сетсуна, - донеслось из прихожей, - а где Харука? У неё сегодня нет тренировки.
- Не знаю, - отозвалась я, помешивая суп. – Хотару, не выжимай из томатов сок! Аккуратнее.
- Странно, - продолжила невидимая Мичиру. – На улице собачья погода, словно у Ами-тян депрессия. С чего Харуку понесло наружу? Ты отправила её в магазин? Ей нельзя носить тяжести, Мейо!
- Ну что ты, всё есть. – Облизываю ложку. Недосол. – Хотару, иди сюда. Попробуй. Солёно?
У Сатурна весь день траурный вид. Бледная, под глазами круги, уголки губ опущены. Выглядит хуже брошенной Усаги. Вроде ничего не болит, но физиономия невозможно трагическая. Помидоры со страху сами консервируются.
- В самый раз. – Черноволосое создание смотрит в сторону. – Хорошо, Сетсуна-мама.
- Хотару. – Мичиру вошла на кухню. Влажные волосы чуть топорщатся, точно выброшенные на берег водоросли. – Ты не знаешь, где Харука-папа?
Фиолетовые глаза Хотару увлажняются. Я незаметно откладываю ложку и уменьшаю газ, дабы иметь возможность свободно действовать. Мичиру обнимает девочку.
- Ты чего, Хотару-тян? Вы с Харукой-папой поссорились? Что случилось?
Хотару молчит, только плечики едва дрожат.
А я понимаю в единый миг.
Хлопает входная дверь. Гулко падают кроссовки. Шуршит куртка. Всё происходит так быстро, что Мичиру едва успевает потрепать Хотару по волосам и вернуться в коридор.
- Харука, ты дома. Что стряслось? Где ты была? На улице ужасно, ты что, гуляла в такую погоду?
Наверху хлопает дверь. С лестницы доносится топоток лёгких босых ног.
- Харука! Харука, постой!
Я смотрю на Хотару, методично шинкующую помидоры в теперь ненужный салат.
- Давно поняла?
- Утром, - негромко отвечает девочка. – За три часа.
XV
Спальня небольшая. Два окна – слева от двери и напротив, справа от кровати. Вся комната – в тёплых золотистых тонах, контрастирующих с серыми тучами за окном. На неразобранной постели поверх жёлтого покрывала лежит светловолосый парень в мокрых джинсах и сырой рубашке.
Когда дверь открывается, он продолжает пялиться в потолок, закинув ногу на ногу. Игнорируя стоящую посреди комнаты нефритовласую девушку. В ответ на вопросы молчит.
- Харука, что такое? Что с тобой? Почему ты ушла без предупреждения? На улице холодно, ты можешь простыть. Как ты себя чувствуешь? Пойдём обедать, тебе надо как следует поесть. Пойдём, Харука!
В комнате холодно. Вероятно, сказывается отсутствие центрального отопления. И ливень, конечно.
- Харука? Что-то случилось? Скажи мне. Харука…
Всё холоднее. Как будто ливень проник сквозь щели дома и сейчас затопляет первый этаж.
- Харука-тян…
Девушка садится на кровать. Осторожно протягивает руку. Ладонь прижимается к животу парня. Никакой реакции. Парень по-прежнему лениво пялится в светлую штукатурку потолка.
Неожиданно берёт ладонь девушки. Подносит к щеке с налипшими светлыми волосами.
Температура в комнате падает, кажется, до нуля.
Шлёп!
Дрожащая девушка вскакивает. Парень таращится, словно не узнавая. На щеке чуть заметен алый след.
- Харука!!!
XVI
Ну вот. Теперь ты кричишь и обвиняешь меня в чём попало. Едва ли не в вампиризме. Я и убийца, и лжец, я и предатель, я и демон в людском теле. Всё сразу и в одном флаконе. Второе воплощение Хаоса, проще говоря. Ты ненавидишь меня. Ты не понимаешь, как таких выродков вообще земля носит. Не иначе, от себя добавлю, у них под ногами должен трястись мир. По твоей логике.
Ты кричишь так, что затихает булькающая и ворчащая кухня. Видать, Сетсуна боится, что их зальёт разразившимся цунами.
Ты кричишь. Тонкие пальцы сжаты в кулак, лицо искажено, влажные волосы топорщатся. Но не в красоте дело. Во всяком разе, не в ней одной.
Я всё равно люблю тебя, Мичиру. Всё, что я сделал – на самом деле только ради тебя. Не ради миссии, спасения мира, выполнения долга. Просто я слишком тебя люблю. И не хочу, чтобы однажды меж нами встала пропасть в виде твоей любви к существу, чьей жизнью ты пожертвовать не смогла бы никогда, и моей любви к тебе.
С нашей любовью мы ужились. Но третьему звену в этой системе не бывать.
Теперь ты плачешь. И говоришь, говоришь, говоришь. Явно не осознавая смысла слов. Это истерика. Успокойся, любимая. Пожалуйста.
Слезаю с кровати. Сейчас я обниму тебя, и всё будет как раньше, когда не существовало ничего, кроме нас и миссии. Успокойся, родная. Ничего же не случилось.
Отшатываешься. Тебе противно до меня дотрагиваться. Поэтому я ещё жив. Я, насильник, изувер, мучитель и живодёр. Ты не можешь находиться в одном доме с таким ублюдком. Поэтому немедленно уходишь.
Хлопает дверь.
Надо спуститься на кухню. Есть особо не хочется, но ты же не войдёшь в спальню при мне. А тебе надо собрать вещи.
XVII
Всё изменилось.
Как жаль, что я не могла это предотвратить. К чему знать будущее, если не можешь ничего изменить? Лучше быть уверенной, что можешь всё, если захочешь. А из будущего знать только хорошее. Как Усаги-сан, уверенная, будто возможно всё, и не знающая, что иногда, несмотря на любые усилия, всё останется по-прежнему. Или будет только хуже.
Дома теперь всё по-другому. Мичиру-мама исчезла. В тот же вечер собрала вещи. И ушла. Не взяла ничего лишнего – старый спальный мешок, мыло, щётку, полотенце и что-то из одежды. И скрипку, разумеется. Сумка получилась такая лёгкая, что помощь Харуки-папы не понадобилась. Правда, Мичиру-мама с ним не прощалась. Даже не зашла на кухню, мы с Сетсуной-мамой вышли в коридор.
Харука-папа со мной почти не разговаривает. Даже прекратил занятия по физике и математике. Щёки страшно ввалились, и глаза тёмные-тёмные, почти как мои. А ещё он очень редко бывает дома. Только на ночь приходит. Да и то не всегда. Иногда возвращается под утро, я во сне слышу. И спит в маленькой комнате «для гостей». Сетсуна-мама боится убирать в спальне Мичиру-мамы, потому что Харука-папа не хочет, чтобы туда кто-то входил. Он не говорил такого, но мы поняли.
Теперь всё не так, как должно быть.
Я уверена, Мичиру-мама вернётся. Она почти ничего не взяла. Да и раньше иногда случалось, что мы жили без неё по нескольку месяцев. Правда, тогда Харука-папа провожал её в аэропорт. И ночевал в большой спальне.
Но всё-таки теперь дома очень холодно.
XVIII
Наверху потолок. Серый, потрескавшийся, в углу незаметная паутина. Слабые светильники отключены, и комнату наполняет серая изморось. Вечереет.
Над головой – потолок.
А ты снова кричишь, Мичиру. Обвиняешь меня Мистресс знает в чём. Не хочешь ничего слушать. Кричишь, и ветер за окном отзывается на твой крик. Кричишь так, словно это у тебя отняли нерожденное живое существо. Да что я, его у тебя и впрямь отняли. Ты ведь считала его нашим.
Только дело в том, любимая, что оно нам вовсе не принадлежало.
Кажется, эхо твоего крика впиталось в стены, в пол, в мебель. И в меня тоже. Каждая вещь в доме неслышно кричит твоим голосом. По временам задыхаюсь в этом непрерывном вопле. Сетсуна и Хотару, похоже, согласны с тобой. Только молчат. Лучше б тоже орали.
Безмолвствует лишь потолок. Из всего дома один потолок ни в чём меня не обвиняет. Просто нависает, спокойный и равнодушный. Всюду, в любой комнате. Даже на забитом шоссе мнится, будто он по-прежнему на месте. Стоит только поднять голову – упрёшься взглядом. Он не мешает. Просто существует. И злиться на него – то же, что злиться на смерть, дождь или прилив. Они ни от кого не зависят. И на них нельзя повлиять никак. Они просто есть.
XIX
Вот так, Мичиру. Тебя нет почти месяц. Будь я на месте, скажем, Усаги, точно волновался бы. Но мы – я, Сетсуна и Хотару – знаем причину. Банальную, как устройство мира. Неделю тому начались гастроли. Мы давно к ним готовились. Я даже хотел отправиться с тобой, помнишь? Всё-таки двухмесячное турне по Америке – слишком долгая разлука на слишком большое расстояние. А полтора месяца назад ты хотела остаться. Ради меня. А я…
Милая, я не желаю, чтобы ты жертвовала для меня чем-то. Даже гастролями.
Не знаю, где ты жила до отъезда. У тебя множество друзей, способных раздобыть комнату в приличном районе Токио или поделиться собственной квартирой. Последнее, сама понимаешь, злит меня сильнее всего. В любом случае, ты неделю как в другой стране играешь для чужих и невероятно глупых людей то, в чём они мало разбираются и что любят лишь для поднятия общественного статуса. И я не могу знать, от кого ты принимаешь цветы, кто, кланяясь, целует твои нежные руки. А может, и не только руки.
Может, и хорошо, что я не могу этого знать. А то эти заокеанские гастроли ознаменовались бы серией особо жестоких убийств, совершаемых после концертов каким-то маньяком.
Дома всё хорошо, не волнуйся. Только очень холодно. Я по-прежнему сплю в маленькой комнате. И хотя она ориентирована на юг, по ночам чертовски зябко.
Правда, сегодня ночью, проснувшись от очередного кошмара, в котором ветер выл твоим голосом, я обнаружил спящую под боком Хотару. Видно, ей тоже что-то привиделось, и она сунулась к первому, кто подвернулся по дороге. Наши комнаты ведь смежные. Наверное, ей было ужасно одиноко, но она не стала меня будить. Под утро я проснулся снова – от крика. Малышке помстилось, будто чудовищное землетрясение разрушило множество поселений в Японии, а вызванное им цунами докатилось до обеих Америк. Пришлось укачивать её до самой зари. Сетсуна уверена, что это просто кошмар. Хорошо бы, а то пророческие видения Хотару всё-таки нервируют. Слишком уж неожиданны.
В Токио осень. По-настоящему она началась сразу с твоим уходом. Последние лет сорок, сама понимаешь, она далеко не так романтична и возвышенна, как у Басё и Такахамы Кёси. Но всё равно ощущается. По утрам сад покрывают кучи многоцветных листьев. Парки раззолочены, как залы дворцов, и воздух пропитан запахом прели и сырости. Если у организма хорошая морозоустойчивость, можно даже восторгаться.
Мне удалось переговорить по телефону с твоим пиар-менеджером, иначе я не знал бы, когда ты возвращаешься. Этот ушлый тип явно проговорился, поскольку ни под каким видом не пожелал сообщить твой концертный маршрут. Удавил бы, да расстояние не позволяет.